Велисарий помнил об этом. Он никогда не делал ничего, что могло бы вызвать недоверие жены. Он всегда действовал четко, ясно и последовательно. Антонина не могла этого отрицав — как и его правдивости. Ей было труднее представить аргументы, поскольку дело заключалось не только в них двоих, а в отношении людей вообще. Ее нечестность в данном случае была вызвана ситуацией. Не желанием вступить в выгодный брак, а желанием защитить любимого мужа от дальнейшего позора. Но это только добавило горечи. Он ведь верил ей, он очень сильно волновался за нее. Он всегда боялся причинить ей боль своим невниманием. И разница в возрасте только усугубляла положение. Его ум и опыт не соответствовали его двадцати с небольшим годам. В этом возрасте еще верят в данные обещания. Антонине же было тридцать с лишним, и она за свою жизнь слышала больше обещаний, чем могла вспомнить, и только немногие из них оказались выполнены.

В конце, что странно, гордиев узел был разрублен кинжалом. Подобно тигру, разгоряченному охотой на оленя, Велисарий ходил из угла в угол спальни. Внезапно взгляд полководца упал на ящик в прикроватной тумбочке.

Он застыл на месте. Затем медленно подошел к тумбочке, открыл ящик и вынул кинжал.

Оружие великолепной работы Армянского производства, острый, как бритва. Рукоятка идеально ложилась в руку, словно сделанная специально под нее. Как влитая.

— Я дал ему этот кинжал, — прошептал Велисарий. — Этот.

Проявив интерес вместо негодования, Антонина подошла к мужу и посмотрела на оружие. Конечно, ей доводилось видеть его раньше и даже держать в руках, но она никогда о нем особо не задумывалась. Мгновение спустя ее ладонь неуверенно погладила плечо мужа. Он опустил взгляд на ее руку, напрягся, затем внезапно расслабился.

— Ах, любовь моя, давай забудем прошлое, — нежно сказал он. — Этот узел нельзя развязать, только разрубить. — Он кивнул на кинжал. — Им, например.

— Что ты имеешь в виду?

— Это кинжал из моего видения, и это доказательство правдивости видения. В конце концов, все, что имеет значение, — это мое отношение к Фотию. Я буду относиться к нему, как к родному сыну. Давай привезем его сюда.

Она посмотрела на мужа с некоторой неуверенностью.

— В самом деле?

— В самом деле. Клянусь перед Богом, жена, что буду любить твоего сына, как своего, и никогда не стану укорять тебя за его рождение. — Он улыбнулся своей хитроватой улыбкой. — Ни за то, что скрывала от меня его существование.

Теперь они страстно обнимались, и очень скоро все недовольство растворилось при помощи самого древнего и надежного метода, известного мужчине и женщине.

Позднее Антонина лежала, склонив голову на плечо мужа.

— Меня беспокоит одна вещь, любимый.

— Какая?

Антонина села в кровати. Ее полные груди слегка качнулись, отвлекая мужа. Заметив направление его взгляда, она улыбнулась.

— Надо сделать перерыв, — заметила она.

— Ладно. На пятнадцать минут. Не больше.

— Меньше чем за полчаса, мы не успеем все обсудить, — ответила она. — В лучшем случае.

Они улыбнулись друг другу. Это была их старая игра, они начали играть в нее в самую первую ночь, когда встретились. И к радости Антонины обычно Велисарий оказывался прав. Через четверть часа они прерывали разговоры.

Но тут она стала серьезной.

— За Фотием присматривает девушка по имени Гипатия. Ухаживает уже больше двух лет. Ему всего пять. Я навещала его, когда только могла, но… Ему очень хорошо с ней, и ему будет ее не хватать. И у нее нет дохода, кроме того, что я ей платила. — Внезапно лицо Антонины напряглось. — Она больше не может заниматься своим старым ремеслом. Ее лицо сильно попорчено.

Антонина замолчала. Велисарий был поражен, поняв, какой гнев она пытается подавить. Затем он понял и другое. Он не мог не взглянуть на живот супруги, на ужасный шрам в его нижней части. Из-за этого шрама они не могли иметь общих детей. Велисарий поднялся с постели и стал ходить из угла в угол, очень медленно, его спина напряглась. Именно так он обычно подавлял гнев. Ярость еще большую, чем у Антонины, потому что Антонина давно самолично расправилась с виновным.

Пять лет назад, видя, что у Антонины нет сутенера, честолюбивый молодой человек решил занять это место. Услышав отказ, он стал угрожать ножом. К сожалению для него, он не учел происхождения Антонины. Да, ее мать была шлюхой, но отец управлял колесницей. А люди его сорта не склонны к мирному решению проблем. Колесничий немногому научил дочь (по крайней мере, немногому из того, что знать следует), но он научил ее пользоваться ножом. Причем лучше, чем умел молодой человек. Поэтому сутенер рано отправился в могилу, однако успел оставить о себе мерзкую память.

— Мы их обоих привезем сюда, — объявил Велисарий. — В любом случае Фотию нужна нянька. А когда он подрастет и в ней отпадет необходимость, мы придумаем для нее какое-то другое занятие. — Он махнул рукой. — Любое занятие. Это не играет роли. Что ей больше понравится.

— Спасибо, — прошептала Антонина. — Она очень милая девушка.

Велисарий снова махнул рукой, напряжение не проходило. Жена хорошо изучила его и знала, как он гордится своим самообладанием. Но иногда, думала Антонина, было бы лучше, если бы он не сдерживался.

С другой стороны, ее ничто не смущало, и она могла задать любой вопрос.

— Кого ты собираешься послать… за Фотием?

— А? Ну, Губазеса, наверное.

Антонина покачала головой.

— Нет, не пойдет, — сказала она мягко, но это был голос, заставляющий насторожиться.

— Почему нет?

— Ну…

Она похлопала ресницами. Надо продемонстрировать чуть-чуть нерешительности, но только чуть-чуть. Если больше, то муж что-то заподозрит.

— Понимаешь, ее сутенер никуда не делся. Время от времени он посылает ей клиентов. На самом деле навязывает их ей. Сутенеры — такой народ… Ну, в общем, он будет возражать, если ее увезут.

Внутри у Антонины все наполнилось радостью, когда она увидела, как напряглась спина мужа. Да, она врала, и если Велисарий поймает ее на лжи, то будет очень неприятно. Но ведь это — ложь во спасение и в любом случае кто поверит сутенеру? Конечно, ей придется подготовить Гипатию.

— Его зовут Констанций, — сообщила она. Ее губы слегка подрагивали, но только слегка. Чуть-чуть. «Прекрасно исполнено», — подумала она. — Он жестокий человек. А Губазес… Ну, он уже не молод и…

— Отправлю Маврикия, — объявил Велисарий.

— Отлично, — прошептала Антонина и зевнула, в это мгновение чувствуя себя победительницей.

На самом деле Констанций потерял интерес к Гипатии как к шлюхе после того, как сам порезал ее лицо. Но он все еще занимается своим ремеслом в Антиохии.

— Отлично, — повторила она, перевернулась на кровати, представив на обозрение мужу очень аппетитное тело. Лучше побыстрее отвлечь его, пока он не погрузился в размышления. По ее прикидкам, пятнадцать минут уже прошло.

Как и обычно, прав оказался Велисарий.

Вскоре после любви Антонина заснула. Однако Велисарию не спалось. Он ворочался какое-то время, потом встал. Он точно знал: не заснет, пока не решит вопрос.

Маврикий не возмущался, что его разбудили в такой ранний час. Много раз в прошлом, во время кампаний, в которых они участвовали совместно, полководец будил его в любое время дня и ночи.

— Хотя ради такого дела — еще никогда, — решил Маврикий, выслушав Велисария.

В свое время Маврикий был гектонтархом 11 , которых в древнем Риме также называли центурионами. Ветеран среди ветеранов, чья борода теперь была седа, но тело оставалось твердым. Железным. Как и характер Велисарий также всегда отмечал серьезность и проницательность Маврикия. Гектонтарх быстро разбудил еще двоих людей из ближайшего окружения Велисария — его личной гвардии из остатков фракийских катафрактов. Для этого задания он выбрал двух пентархов 12 , Анастасия и Валентина. Они также считались ветеранами, хотя и были моложе Маврикия. Правда, они не отличались хитростью, по этому и не достигли особых высот. Но среди личной охраны Велисария они считались самыми смелыми и безрассудными на поле брани.